«КАК ДНИ ДЕРЕВА, ТАК БУДУТ ДНИ НАРОДА МОЕГО»

Исторический облик народа Израиля сложился «по образу и подобию» праотцев

Раввин Адин Штейнзальц

Исторические события часто уподобляют камням, брошенным в реку времени. Сначала ее поверхность приходит в волнение, и во все стороны расходятся волны. Но постепенно река времени успокаивается, и забвение изглаживает морщины с ее лица. Камень спокойно лежит на дне, словно он никогда и не нарушал спокойствия вод. Такое примитивное представление о связи прошлого с настоящим обладает важным преимуществом: оно кажется очевидным. Однако эта очевидность обманчива, поскольку связь между исторической причиной и следствием отнюдь не столь тривиальна. Не всякое событие, наделавшее в свое время много шума, оставляет глубокий и продолжительный след. Еще труднее объяснить противоположный эффект, когда малозаметное происшествие, которое почти не привлекло внимания современников, с года ми приобретает все большее значение, и влияние его не уменьшается. но, напротив, постоянно растет. И в отдельной человеческой жизни, и в истории народа и человечества мы находим семена будущих великих событий, которые почти неотличимы от пыли. Все это заставляет усомниться в истинности механистической модели и думать о времени скорее в биологических, нежели в механистических категориях. Что означают слова пророка: «Как дни дерева, так будут дни народа Моего»? Дерево — это и молодые свежие ростки, тянущиеся ввысь, и старые, утратившие гибкость ветви, и омертвелые участки коры, и даже высохшие сучья. Могучий ствол и крепкие корни придают дереву устойчивость, укореняют его в земле. В них — прошлое дерева. Юные гибкие ростки, нежные, еще не сформировавшиеся побеги — его настоящее, его сегодняшний рост. И есть еще почки, едва наметившаяся завязь — будущее дерева, его надежда.

Прошлое запечатлено не только в событиях, некогда отметивших дерево своими знаками, — оно продолжает жить и в настоящем. Холодная зима или благодатное лето не проходят бесследно. Дерево увековечивает их размерами кроны, мощью ствола, обилием плодов. Прошлое формирует облик настоящего и остается в нем. И чем моложе организм, тем ярче запечатлевается в нем его прошлое. Глубокий порез на стволе, удар молнии — куда заметнее на молодом дубке, чем на старом, гораздо сильней изменяют облик дерева. Каждый организм переживает период становления, когда на него легко оказать влияние и оно приводит к серьезным последствиям. Созревая, организм приобретает устойчивость, и тогда лишь редким воздействиям исключительной силы удается изменить его. В свете сказанного становится понятным, сколь важную роль в жизни еврейского народа играет его прошлое. Более того, во многих случаях минувшее ощущается не менее живо, чем сегодняшний день. Давние события и лица исторической драмы продолжают и ныне сохранять свою актуальность.

О живом отношении к прошлому свидетельствуют глаголы настоящего времени при ссылках на авторитеты: «Абайе говорит», «Рава утверждает», «Рамбам пишет». Голоса мудрецов древности звучат сегодня не менее громко, чем речи выдающихся современников, их влияние не уступает последним. Создается впечатление, что вся история еврейского народа с его мудрецами и мученикам, царями и пророками, развертывается одновременно. Эта история действительно подобна дереву, чьи корни и листья связаны одним стволом, одной общей судьбой. Поэтому мы обращаем взгляд к минувшему не только для того, чтобы извлечь из него урок, отыскать параллели настоящему. Сквозь призму прошлого мы всматриваемся в себя, видим, как прошлое продолжает создавать наш сегодняшний день. Структура, сложившаяся в давно минувшие времена, стала формообразующей основой, и жизнь теперь строится в соответствии с ней. Важное событие прошлого сохраняет силу даже пережив воспоминания о себе. Оно становится исторической матрицей, продолжая чеканить настоящее по своему образу и подобию. Как строится повествование в Танахе? В центре его неизменно оказываются архетипические образы. Адам, первый человек, его жена Хава, их потомки — те, чьи поступки предопределили облик человеческого рода и чья судьба послужила прообразом еврейской истории, а личности кардинальным образом повлияли на характер народа. Смысл афоризма «деяния отцов — знамение сыновьям» заключается в метафизической повторяемости событий. Жизнь, прожитая предками, служит потомкам не только положительным или отрицательным примером. Она намечает контуры будущего, предопределяет судьбу последующих поколений. Исторический облик народа Израиля сложился «по образу и подобию» праотцев. Значительная часть комментариев Рамбана к Торе посвящена иллюстрации и развитию этого положения. Он показывает, каким образом события частной жизни Авраама, Ицхака и Яакова становились формой, в которую отливалась жизнь их потомков. Аналогичным образом исход из Египта не остался сагой о великом и невозвратно ушедшем прошлом, а приобрел типологические черты, проступающие в судьбе каждого нового поколения. Ту же роль играли в веках и продолжают играть в современности образы Шломо (Соломона) и Давида. Даже детали их повседневной жизни обрели важное культурообразующее значение. Вместе с тем события, представлявшиеся в свое время чрезвычайно важными и, казалось бы, заслуживавшие самого почетного места в исторической летописи, сплошь и рядом удостаиваются в Танахе лишь беглого упоминания. Таковы сражения и победы, завоевания и падения царств, о которых порой сообщается мимоходом, ибо подобные «великие деяния», в сущности, ничего не давали грядущему, из них невозможно было извлечь драгоценные зерна, способные принести плоды поколениям потомков.

Каждую неделю в синагоге читается определенная часть Торы, называемая недельным разделом. За год полностью прочитывается вся Тора. Каждый недельный раздел имеет название, совпадающее с первыми ключевыми словами раздела (в частности, это может быть и одно слово).

Понятно, что газетные возможности крайне сужены. Дать хоть сколько-нибудь систематический комментарий даже к небольшому отрывку — невозможно. Поэтому фрагменты еврейских классических комментариев, подготовленные Дмитрием Софроновым, следует рассматривать лишь как указание на многогранность текста Торы и приглашение к пристальному чтению.

НАСО (ИСЧИСЛИ) (4.21-7.89)

...Исчисли поголовно и сынов Гершона...

Различные философские школы и религии предписывали своим приверженцам ограничивать и подавлять чувственные желания. Священное писание, судя по всему, не одобряет аскетизм. Единственный пост, заповеданный Торой — Йом Киппур — предваряется обильной трапезой. В книге Берешит (Бытие) сказано: «И стал человек существом живым» (2.7). «Живым» значит со всеми присущими живому существу желаниями и сердечными страстями. Многочисленные заповеди Торы предписывают не подавлять внутренние стремления, но правильно направлять их. Однако Писание считается с тем, что иной человек может из ревностных побуждений предъявить к себе завышенные требования. Назир (назорей) — еврейская разновидность аскета.

Того, кто для обретения духовной свободы хочет добровольно лишить себя мирских благ, Тора обуздывает строго определенными правилами (6.1-21). Хочешь добиться благоволения Всевышнего усиленными постами? Не пей вина! Это максимум, который может позволить тебе Тора (злоупотребление алкоголем и впрямь может склонить сердце ко греху). Решил обуздать плоть, истязая непокорное тело веригами? Не брей голову, и этого достаточно! (В библейские времена распущенные космы публично демонстрировали самоуничижение.) Хочешь настоящей святости? Не прикасайся к мертвому! Человеческая жизнь — величайшая ценность; поэтому все, что связано с уничтожением и распадом условно объявлено «нечистым».

Отсюда двоякое отношение мудрецов к назиру. С одной стороны, он стремится к праведности. С другой стороны, аскет с гордостью ощущает себя на голову выше остальных. Он воздерживается от того, что разрешено другим, хочет запретить себе то, к чему Тора относится индифферентно.

Но этого ли ждет от нас Всевышний? Скорее всего это не более, чем субъективные представления о святости. Поэтому мудрецы объявляют: назир — грешник, а Писание требует от него искупления.

БЕААЛОТХА (КОГДА ВОЗЖИГАЕШЬ) (8.1-12.16)

...Когда возжигаешь лампады...

На второй год странствий в пустыне «стал народ роптать вслух на Всевышнего» (11.1). «Заплакали сыны Израиля и сказали: Кто накормит нас мясом? Помним мы рыбу, которую ели в Египте даром, огурцы и дыни, и зелень, и лук, и чеснок» (11.4,5)

Неужели мечты о мясе, воспоминания о дармовой рыбе и овощном изобилии способны затмить память о нескольких столетиях дискриминации? Неужели они вновь предпочли бы рабство?

На самом деле внешние причины — мнимые тяготы пути и надуманное однообразие рациона — слабо маскируют истинную причину недовольства: евреи не желают исполнять заповеди! Народ не просто хочет свободы: он жаждет духовной неподвластности и вседозволенности, намереваясь вместе с ярмом порабощения сбросить с себя и иго Небес.

ШЛАХ (ПОШЛИ) (13.1-15.41)

...Пошли от себя мужей, чтобы высмотрели они страну Кнаан, которую я даю сынам Израиля...

В Египте Всевышний обещал Моше (Моисею), что Он приведет народ «в землю, текущую молоком и медом» (Шмот (Исход) 3.17). Сверхъестественные события, сопровождавшие исход, казалось бы, служили тому надежной гарантией. Но при прочтении начального фрагмента недельного раздела создается впечатление, что Всевышний, обещавший евреям Кнаан (Ханаан), вдруг, словно понуждая их оценить обстановку, повелевает собрать данные о местности и противнике (13.1). Как объяснить бьющее в глаза противоречие? В дальнейшем из слов Моше становится ясно, что заслать соглядатаев для сбора предварительных сведений потребовали сами евреи (Дварим (Второзаконие) 1.22). Расположившись у самой границы, словно забыв о том, что они находятся под покровительством Небес, израильтяне пожелали осуществить интервенцию своими силами. Мудрый Режиссер не стал препятствовать капризу актеров играть его пьесу так, как им вздумается: только Он один мог предвидеть, чем закончится подобный спектакль.

Моше до последнего момента надеялся, что народ, посовещавшись, откажется от богоборческого мероприятия. Тщетно: разум в народной среде так и не возобладал — Моше вынужден уступить требованию жестоковыйной толпы! Вернувшись, соглядатаи поведали, что одолеть языческие племена невозможно. Обезумевшая община подняла плач: одни собирались побить своих предводителей каменьями, другие, стеная, выражали надежду на возвращение в Египет. Роковой выбор сделан: выказав пренебрежение Землей Обетованной, народ перечеркнул то, ради чего был совершен исход. Моше в отчаянии молит о пощаде, но на этот раз справедливость непреклонна: «мера за меру» — поколению вышедших из Египта суждено умереть в пустыне.

КОРАХ (16.1-18.32)

И отделился Корах, сын Ицгара, сын Кеата, сын Леви...

В этом недельном разделе повествуется о восстании, поднятом против Моше, причем различные группы восставших преследовали разные цели.

Корах (Корей) — двоюродный брат Моше и Аарона, — будучи левитом, притязал на священнические привилегии. Датан (Дафан) и Авирам (Авирон) выражали идею плебисцита, считали уход из Египта ошибкой и протестовали против единовластия Моше: «Мало того, что ты вывел нас из земли, в которой течет молоко и мед... Ты еще властвовать хочешь над нами!» (16.13-14)

Остальные «двести пятьдесят мужей», принадлежащих к родовой знати, оспаривали передачу священнических функций от первенцев левитам.

Любопытно, что интересы каждой из этих группировок противоречили интересам остальных. Поэтому не случайно мудрецы в трактате «Поучения отцов» приводят в качестве примера беспринципного спора — «спора не во имя Небес» — распрю «Кораха с его сообществом».

ПЕРЕД ЛИЦОМ СМЕРТИ

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Обычно человек подсознательно уверен в собственном бессмертии. Тут работает механизм вытеснения. Разумеется, люди умирают, но это другие люди— ведь я-то не из таких, уж со мной-то этого никогда не случится. Скажем, могильщики— они всегда перед лицом смерти, однако же, как известно, не живут в постоянном унынии и печали, во всяком случае, большинство из них. Они делят мир на тех, кто хоронит и кого хоронят. Поскольку хоронят не их, они чувствуют себя очень хорошо. И сохраняют чувство юмора.

— Но все-таки на рациональном уровне люди прекрасно понимают, что это случится и с ними, что и они тоже рано или поздно умрут.

— Ну конечно, они это знают, но это абстрактное знание никак не влияет на их поступки, планы и жизненные установки. Жизнь многих людей строится на неформулируемом предположении, что она будет продолжаться бесконечно. Рамбам*, размышляя над этим интересным явлением, называл такую установку безумной, однако полагал, что это безумие— необходимая предпосылка развития: действительно, если ты можешь умереть в любой момент, стоит ли строить дворец, который простоит двести лет? Зато только благодаря такому безумию (говорит Рамбам) в мире вообще существуют дворцы. Осознание смерти как реальной возможности именно для тебя может решительно изменить человеческую жизнь.

— Означает ли это, что человек, задумавшийся о смерти должен стать лучше?

— Лучше? Почему лучше? Совершенно необязательно. Разве если он перестанет строить дворец, он непременно станет лучше? Ведь можно рассуждать и так: если завтра все равно помирать, то уж сегодня надо погулять на славу. Если вчера такой человек еще как-то считался с окружающими, сегодня он вообще не принимает их в расчет.

У меня был один знакомый офицер— его посылали на самые опасные задания. Он мог погибнуть в любой момент, и прекрасно это сознавал; в конце концов его убили. Так вот, когда какая-то девушка ему нравилась, он сразу говорил ей: «Хочешь со мной переспать?» — на ухаживания у него просто не было времени, все его планы простирались не далее сегодняшнего вечера.

Перед лицом смерти многое отпадает, смерть создает острое ощущение настоящего. Когда Яаков** предлагает Эсаву** продать первородство, тот руководствуется именно такой логикой: доживу ли я вообще до того момента, когда эти права понадобятся? Между тем реальная плата за проблематичное будущее предлагается немедленно. Не следует забывать, что Эсав был охотник (а согласно нашему преданию, и разбойник); он постоянно подвергался опасности и привык жить сегодняшним днем.

— Но разве близость смерти не приводит человека к мысли подвергнуть свою жизнь ревизии, как-то ее переосмыслить?

— Да, такое случается. Но только вопрос в том, к чему приводит эта ревизия. Человек переосмысливает свою жизнь в соответствие с собственной иерархией ценностей. В обычной ситуации, когда он не думает о смерти, важное и неважное в его жизни перемешано. Теперь он, возможно, попытается отбросить то, что представляется ему второстепенным и посвятить остаток жизни главному. Допустим, главное в его жизни— оставить детям как можно больше денег. Теперь, когда он осознал, что времени у него осталось совсем немного, он вообще перестанет думать о средствах— ведь ему надо торопиться. Если главное— удовольствия, человек попытается за оставшееся время спустить все деньги, которые у него есть, поскольку будущее потеряло для него какую бы то ни было актуальность.

— Но ведь возможна и принципиально иная иерархия ценностей.

— Конечно, возможна. Но я хочу сказать, что эта иерархия не возникает вдруг, в один момент, как только человек подумал о смерти,— она создается всю жизнь. Чтобы стать оперным певцом надо серьезно потрудиться. Чтобы стать праведником— тоже. Смерть подводит итог, это завершение того, что было, точка в конце текста, который уже почти полностью написан, и у тебя (если обстоятельства позволяют) остается совсем немного времени, чтобы дописать последнее предложение. Но, чтобы текст вышел достойным, надо работать над ним всю жизнь, а не две недели перед смертью. Смерть задает масштаб. В наших утренних молитвах повторяются размышления Коэлета** о том, что все, что обычно почитается важным и ценным, в сущности ровным счетом ничего не значит: и сила, и слава, и даже мудрость; дела несущественны, дни жизни ничтожны, и нет преимущества у человека перед животным.

— И что же, на этой пессимистической ноте все и завершается?

— Вовсе нет. В молитве говорится: и нет преимущества у человека перед животным, кроме чистой души, которая будет держать ответ перед Всевышним.

— Отсюда следует, что основная жизненная задача— поддержание чистоты души, и если это удалось, тогда смерть не страшна. Но разве такая установка не приводит к тотальному обесцениванию деятельности человека в мире? Если дела несущественны, а существенна только забота о чистоте души?

— Бояться надо не смерти, бояться надо неправильно прожить жизнь— только этот страх конструктивен, потому что помогает что-то реально изменить. Что же касается заботы о чистоте души, то она, согласно нашему пониманию, осуществляется, в том числе, и в многообразной деятельности человека в мире. И с этой точки зрения, дела могут и должны быть осмысленны и существенны.

* Рамбам (Маймонид)— выдающийся еврейский средневековый мыслитель (1135-1204).
** Соответствия имен и названий синодальному переводу: Яаков— Иаков, Эсав— Исав, Коэлет — Экклезиаст.

ЗЕЛЕНАЯ БОРОДА

В последних строках книги неожиданно возникает белый рыцарь Льюиса Кэрролла. Его нетривиальная идея — выкрасить бороду в зеленый цвет и прикрыть веером от несанкционированного взгляда — становится завершающим образом культивируемого обществом «закрытого знания» и, соответственно, симметричного и столь же тщательно культивируемого отсутствия знания. Как раз этому феномену посвящены культурологические штудии авторов.

Ключевой для концепции книги и эмблематически вынесенный на обложку термин «невежество» (ignогапсе), содержательно совпадает с антонимом «знания», и как таковой естественным образом апеллирует как к знаменитой бэконовской декларации «Знание — сила», так и к не менее знаменитой ее оруэлловской инверсии — «Невежество — сила». Этот последний лозунг представляет собой, по мысли авторов, лапидарную формулу того факта, что само по себе отсутствие знания, совершенно необязательно есть нечто такое, «что обладает лишь отрицательным бытием предмета, который либо вовсе не существует, либо пока еще неизвестен». Напротив, в ситуации общественной заинтересованности, бытие этого «предмета» становится положительным, превращается в силу, и по закону обратной связи, в свою очередь, начинает многообразно влиять на культивирующий его социум. Этот феномен прослеживается на материале разных исторических эпох и культур, начиная с древних цивилизаций и кончая предупреждением «детям до 16 лет», грифом «Совершенно секретно» и попыткой клуба ядерных стран сохранить монополию на соответствующие технологии (вопрос, не носящий для Израиля чисто академического характера). Последняя глава «Социологии невежества» посвящена анализу и классификации современных аргументов в пользу «невежества» и инструментов его общественного поддержания и воспроизводства. Анализируя феномен «невежества» и симметричного ему «закрытого знания», авторы противопоставляют им «открытое знание», репрезентируемое (в книге) культурой Греции и Израиля. По существу авторы отвечают на классический вопрос: «Что может быть общего у Афин и Иерусалима?». Их ответ: одна из наиболее существенных компонент общности — идеал «открытого знания», то есть знания, адресованного всему обществу и доступного для проверки посредством «хорошо сформулированных и (главное! — МГ) общеизвестных критериев» В обеих культурах «открытое знание» вырастает на разных грядках: у греков — из политического идеала полисной свободы, у евреев — из идеала Торы, адресованной всему народу: всем и каждому. Однако, несмотря на разность источников и ярко выраженную специфику, с точки зрения «открытого знания», их плоды во многом схожи.

Обеим этим культурам свойственна «склонность к интеллектуальной игре», которая рассматривается в книге как «инструмент для создания общества, обладающего открытым знанием». Интеллектуальная игра, естественно вызывающая в памяти Германа Гессе, неизбежна там, где возникает бескорыстное, непрагматическое отношение к доказательству, свойственное как греческим философам и математикам, так и мудрецам Талмуда. Классический пример (из книги) — теорема Пифагора. Эмпирически она была хорошо известна в Египте и активно практически использовалась, однако египтянам и в голову не приходило заниматься ее доказательством — идея доказательства была принципиальна чужда египетской культуре. И действительно, если факт известен, какой смысл в доказательствах? Арrоро, у Алексея Константиновича Толстого есть забавная история, которая просто просится быть интерпретированной в терминах Штейнзальца-Функенштейна. История эта, им же самим и иллюстрированная, повествует о том, как бойкий русский огородник (очевидным образом, наследник эмпирического «закрытого знания») посрамил философа (представителя «открытого знания»), взявшегося выращивать огурцы «помощию геометрических вычислений». Однако эмпирический подход, отлившийся позднее в знаменитую формулу: «практика — критерий истины» — вовсе не носит в культуре «открытого знания» характера императива. «Рассуждения необязательно должны были приводить к практическим результатам, поскольку практическое использование этих рассуждений не всегда представлялось уместным. Таким образом, в сфере открытого знания происходит легитимация игры или длительных штудий, которые не могут быть втиснуты в узкие рамки той или иной практической дисциплины. Ни еврейский мудрец, ни греческий философ никогда не задавались вопросом: какая от этого польза? Тот факт, что исследование такого рода узаконено, открывает новые возможности для познания. И в связи с этим понятие доказательства ради доказательства перестает быть лишь интеллектуальным изыском, существующим ради самого себя... — это понятие становится посредником и проводником такого положения вещей, при котором предмет знания перестает быть закрытым, таинственным и поэтому доступным только для посвященных. Такое явление, как доказательство, позволяет каждому человеку провести рассуждение, понять его и усвоить.» Понятно, что в живой культуре никакое утверждение не может быть окончательным, тем более не может умереть во многом и для многих привлекательный идеал «закрытого знания», феномен которого в различных формах возникал в течение веков в еврейской культуре. Естественно, в книге обсуждается и проблема тайного знания Каббалы, однако, по мнению авторов, принципиальная закрытость Каббалы не более, чем миф: «по-настоящему эзотерическим знанием Каббала являлась лишь в средние века, а начиная с 16 века и позднее от эзотерики осталась лишь одна фикция, и Каббала сделалась, говоря без преувеличения, частью интеллектуального багажа чуть ли не всех образованных евреев, хотя видимость тайны все еще соблюдалась».

Сегодня вектор общественного сознания в России по причинам, которые не место здесь обсуждать, направлен в сторону «закрытого знания», эзотерика привлекает и волнует воображение, открытое знание кажется многим пресным и рутинным, кроме того для овладения им требуются длительное время и постоянные усилия, причем каждодневные результаты представляются незначительными. Между тем разнообразные гуру обещают открыть страшные и последние тайны. Кому не хочется узнать, что там скрыто за таинственным веером? Там скрыта зеленая борода. Почему зеленая? Рыцарь оказался с фантазией.

Михаил Горелик

ПРИ ПОДДЕРЖКЕ ФОНДА ПИНКУСА
ПО РАЗВИТИЮ ЕВРЕЙСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ В ДИАСПОРЕ, ИЗРАИЛЬ