САМОСОЗНАНИЕ
НАВСТРЕЧУ ДРУГ ДРУГУ
Ирина Жезмер
Что было 10 лет назад с моей «еврейской душой»? А вот, представьте себе,
ее и вовсе не было! То есть душа-то была, и даже были у нее какие-то семитские
приметы: чувствительность, обостренное чувство справедливости и кое-что
еще — но назвать саму себя «еврейской» душе не позволяла ее СОВЕСТЬ (много
позже я узнала, что Гитлер называл совесть «еврейской выдумкой»). Ладно,
в паспорте у меня написано «еврейка», как и у мамы с напой, но этим все
и ограничивалось. Что это я за еврейка, если знаю про историю своего народа
только от Лиона Фейхтвангера и Шолом-Алейхема? Если мое знакомство с языком
предков ограничивается словами «шлимазл», «генуг» и «кецеле», в детстве
услышанными от родителей? Если, наконец, никто никогда даже не обозвал
меня «жидовкой»?! Б-г миловал, открытого антисемитизма по отношению к
себе я никогда не чувствовала. Мацу я пробовала только раз в жизни — в
гостях у московских родственников, в синагогу заходила тоже всего один
раз, уже в начале перестройки, когда была в командировке в Ленинграде.
Вот и все мои связи с еврейством.
Никакого комплекса неполноценности я от этого не испытывала. По-моему,
у нас в Сибири (а я родилась и всю жизнь прожила в Омске, куда во время
войны были эвакуированы мои родители) таких, с позволения сказать, евреев
— большинство. Иванов (точнее, Абрамов), не помнящих родства...
Была, правда, одна особенность, по-моему, отличавшая меня от многих сибирских
евреев.
Такого, как в столицах или на Украине, антисемитизма в Сибири вообще не
знали. Но. от греха подальше, наши евреи старались тоже не афишировать
свою «пятую графу». Хорошо, если ты «непохож». Повезло, если фамилия не
Рабинович и не Хаймович. И уж совсем здорово, если как-то смог записаться
русским или украинцем. Да хоть литовцем — и то лучше! Так вот. попадая
в круг незнакомых людей, в новую компанию, я при каждом удобном случае
била себя в грудь: «Я еврейка!» После этого никто уже не смел сказать
ничего дурного в адрес моих соплеменников. Кстати, сами евреи меня укоряли:
«Кому нужна твоя бравада?» Как я теперь понимаю, она нужна была, прежде
всего, мне самой — для самоутверждения, самоуважения, наконец, как щит
от возможных антисемитских выпадов. Да, вот такая я была и десять, и двадцать,
и тридцать лет назад — с того самого момента в глубоком детстве, когда,
прибежав домой с улицы, весело предложила маме:
— Давай я тебе стишок расскажу: «Жид-жид-жид на веревочке дрожит».
— А ты знаешь, что означает слово «жид»? Это ведь и я, и твой папа, и
ты сама.
Помню, даже став взрослой, я внутренне краснела, вспоминая себя — маленькую
дурочку.
И вот почти десять лет назад у нас в Омске стало формироваться еврейское
культурное общество. Раньше, чем в других сибирских городах, но много
позже, чем по ту сторону Урала. ... В холодный октябрьский вечер 1990
года я, едва сдерживая волнение, подхожу к большому дому в центре города,
куда меня, как и других желающих, пригласили для обсуждения «еврейских
дел». Главные чувства: страх и гордость. Гордость, что я в числе «первых».
А страх... До этого меня не раз и не два уже вызывали в «серый дом» (так
у нас в Омске зовется КГБ) — правда, по незначительным поводам: в заграничной
турпоездке общалась с «нежелательными лицами из капстран», переписывалась
«не с тем и не так». Времена, правда, сейчас другие, и все же... В памяти
всплывают лица, собравшиеся тогда в тесной квартирке... «Иных уж нет.
а те — далече» — лучше не скажешь про тот. теперь уже далекий вечер. Потом
были сплошные открытия. По крайней мере, для меня. Официальная регистрация
ОЕКО «Шалом» и последовавшие за этим еврейские праздники во дворцах культуры,
открытие библиотеки и восстановление синагоги, первые израильтяне в Омске,
чьи необычные черные сюртуки и шляпы в летнюю жару (это были хасиды) шокировали
всех, и детские еврейские лагеря... И новые книги, журналы, газеты — поток,
в который я. журналистка, бросилась с наслаждением. Среди них журнал «Отцы
и дети» — впервые я взяла его в руки лет пять назад. Приятно удивило название:
для меня, филолога по образованию, название «Отцы и дети» ассоциировалось
с родной русской литературой (Тургенев же!). Примерно тогда же я попала
на первый сибирский семинар Адина Штейнзальца в Новосибирске. Нет, я не
была его участницей — просто меня в качестве корреспондента недавно возникшей
газеты «Шалом» пригласили на пару дней в профилакторий, где проходил семинар,
чтобы я его «осветила». Увы, приехала я тогда, когда уважаемый рав уже
сказан всем «леитраот». Зато я впервые в жизни сидела за настоящим ШАББАТНЫМ
столом. Теоретически к тому времени я знала многие процедуры Эрев Каббалат
Шаббат, но их очевидцем и участником стала только тем майским вечером
1994 года. Удивил ритуал омовения рук, благословения над хлебом и вином
и просто восхитили песни, которые, помню, пел Дуди Палант.
Потом было много разных семинаров, проводимых Сохнутом. «Джойнтом», посольством
Израиля. Вновь мы встретились с Дуди в 1999 году в Ангарске на семинаре
Института изучения иудаизма. Как много изменилось за эти несколько лет!
Наш «Шалом» стал достаточно популярным среди евреев Урала, Сибири и Дальнего
Востока и даже вышел в бескрайние просторы Интернета. У «Отцов и детей»
появился младший «братик» — «Мекор Хаим». Но это уже сегодняшний день!
Он еще длится и неизвестно чем закончится! И мы, журналисты, — из «Шалома»,
«Отцов и детей», «Мекор Хаим» и всех других изданий, адресованных евреям,
держим его, сегодняшний день, на кончике пера, чтобы через минуту бросить
на страницу и... увековечить. И самое главное для нас — чтобы читатель
открыл эту страницу и прочел. Не знаю, как «Шалому», а «Отцам и детям»
удается растопить лед читательского скептицизма и повести читателя за
собой. ... Мы долго шли навстречу другу. Я — от своего сибирского НЕзнания
и НЕпонимания, вы — из своего НЕПОСТИЖИМОГО иерусалимского далека... И
вот мы встретились. Пусть наши личные контакты непродолжительны и редки,
СЛОВО может сделать не меньше, чем прикосновение. А слов у нас много.
Целый журнал! Целая газета! И вся Тора...
КЛАССИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ
Каждую неделю в синагоге читается определенная часть Торы, называемая
недельным разделом. За год полностью прочитывается вся Тора. Каждый
недельный раздел имеет название, совпадающее с первыми ключевыми
словами раздела (в частности, это может быть и одно слово).
Понятно, что газетные возможности крайне сужены. Дать хоть сколько-нибудь
систематический комментарий даже к небольшому отрывку — невозможно.
Поэтому фрагменты еврейских классических комментариев, подготовленные
Дмитрием Софроновым, следует рассматривать лишь как указание на
многогранность текста Торы и приглашение к пристальному чтению.
БО
И сказал Бог Моше: «Простри руку свою к небесам, и настанет
тьма в стране египетской, и будет осязаема тьма» (10:21)
Толковый словарь дает развернутое определение тому, что такое свет
(лучистая энергия, воспринимаемая глазом и делающая видимым окружающий
мир), однако понятие «тьма» можно определить только через отрицание:
тьма — это отсутствие света. Это наглядно демонстрирует тот факт,
что кромешная тьма может быть рассеяна пламенем маленькой свечи.
Кстати, в иудаизме тот же метод применим и по отношению к другой
паре понятий «добро» — «зло». Зла как самостоятельной и независимой
субстанции не существует, поскольку зло — не что иное, как отсутствие
добра. Однако о тьме египетской сказано, что она была «осязаема».
На языке Торы это выражено словом «веямеш», корень в котором тот
же, что и в слове «мамаш» («осязаемое, ощутимое» (Раши). Она была
настолько густой и плотной, что никакой свет не мог ее разогнать,
и являлась уникальным, принципиально новым явлением, созданным именно
для этой цели (Сфорани).
С другой стороны, это слово можно понимать как «удалил» — т.е. обычная
тьма (отсутствие света), была удалена. Таким образом, тьма египетская
— это не просто отсутствие света, а полная неспособность к его восприятию
(Сфорно). В мидраше содержится парадоксальное утверждение: тьма
египетская была словно пленка толщиной с золотой динар. Мудрецы
объясняют эту аллегорию: сердце того, кто гонится за материальными
благами, покрыто непроницаемой пленкой эгоизма, и он становится
совершенно невосприимчив к бедам и страданиям других людей (Авней
азал).
БЕШАЛАХ
«И было: когда отпустил фараон народ... (13:17)
И запряг фараон колесницу свою, народ свой взял с собою... (14:6) ...
и погнался за сынами Израиля...» (14:8)
Увидев, что евреи оставляют их, египтяне начали делать все возможное,
чтобы оставить их в своей стране. Так будет всегда. Сначала антисемиты
всех мастей обвиняют «жидов» в своих экономических и социальных
неурядицах и требуют, чтобы те убирались восвояси. Но стоит сынам
Израиля начать собирать чемоданы, как они же требуют недопущения
выезда, иногда даже каются в ошибках, просят их вернуться, стуча
себя в грудь, вымаливают прощения и сулят компенсации и льготы или,
по крайней мере, лестно высказываются в их адрес о «колоссальном
и несравнимом» вкладе в развитие общества... («Пардес Иосеф»).
«А сыны Израиля шли посуху среди моря...» (14:29)
Человек изумляется лишь откровенным чудесам, не задумываясь над
тем, что окружающая нас обыденность да и сам факт нашего существования
— это уже Чудо без всяких кавычек. Он начинает верить в сверхъестественное
лишь после того, как рутина повседневности, подобно грому среди
ясного неба, вдруг взрывается чем-то совершенно экстраординарным,
выходящим за рамки привычных явлений. «Сыны Израиля», столкнувшись
с Чудом рассечения моря, вдруг, к собственному ошеломлению, почувствовали,
что всю свою жизнь «шли посуху среди моря» (р. Элимэлэх из Лижинска).
ИТРО
«И услышал Итро, правитель Мидьяна, тесть Моше, обо всем, что
сделал Всесильный для Моше и Израиля, народа своего, ибо вывел Бог
Израиль из Египта... И пришел Итро... к Моше в пустыню...» (18:1,
2, 5)
Итро изначально хотел присоединиться к евреям, но полагал, что
он недостаточно чист и праведен, для того чтобы стать частью избранного
народа Израиля. Когда же ему стало известно, что и после чуда рассечения
вод моря, когда даже «простая рабыня узрела то, чего не удостоился
увидеть пророк Иехезкель», евреи все же не утратили свободу выбора
между добром и злом и возможность грешить и что у них по-прежнему
есть необходимость бороться со злым началом в себе самих, он понял,
что его место среди них. Ведь еврей не ангел, а такой же человек,
как и остальные, с той лишь разницей, что на протяжении всей своей
жизни он должен служить Всевышнему, ведя нескончаемую внутреннюю
борьбу со злом. Сама способность преодолеть его — отнюдь не заслуга
еврея, но дар свыше. Осознав это, Итро принимает окончательное решение
пройти гиюр (Хидушей га-Рим).
«А теперь, если будете слушаться Меня и соблюдать союз Мой,
то будете Мне избранным из всех народов...» (19:5)
Избранность отнюдь не означает материальных привилегий. В первую
очередь это особые отношения, подразумевающие ответственность за
исполнение заповедей: «...если будете слушаться Меня...» И все же
буквальный же перевод этой фразы таков: «...будете мне сегула (сокровищем)...»
Ценность чего-либо далеко не всегда определяется практической полезностью.
Как часто мы любим и храним то, что для постороннего взгляда не
имеет ни малейшей ценности, а нам дороже драгоценностей. Логика
и целесообразность не являются определяющими в этих вопросах. Любовь
Творца к избранному им народу в некоторой степени так же нелогична.
Не в силу великих достоинств, а по необъяснимой склонности и в заслуги
отцов наших Он все-таки избрал себе самое драгоценное для Него сокровище
— еврейский народ... (Икар ми паз).
МИШПАТИМ
«И если раскроет кто яму или выкопает яму н не прикроет ее,
и упадет туда бык или осел, владелец ямы должен заплатить, деньгами
да возместит он [ущерб] хозяину...» (21:33, 34)
Если отойти от буквального смысла и воспользоваться драшем — методом
косвенной интерпретации текста, — заключительную фразу (кесеф яшив
лебаалав) можно прочитать совсем иначе: «...стремлением к Владыке
(вселенной) возместит он [ущерб]».
Еврей, совершая грех, «рост другому яму» в этом мире, в которую
может угодить совершенно невинный человек. Поэтому единственный
ему совет: совершив искреннее покаяние, вернуться к своему Творцу
(«Сфат эмет»).
РАЗГОВОРЫ С РАВВИНОМ
ПРОБЛЕМА В ПРОКЛИНАЮЩЕМ
Душа болит — это русское хобби
Адин Штейнзальц отвечает на вопросы
Михаила Горелика
 —
С вашего позволения, я хотел бы продолжить тему нашего прошлого разговора
и от ругательств, с которыми, как мы выяснили, в классическом иврите негусто,
перейти к проклятьям. Может быть, с проклятьями повезет больше:
— Проклятья так проклятья. Для затравки я вам расскажу историю, которая
произошла в конце прошлого века с Ан-ским*. Он был ярким человеком — революционером,
драматургом, знаменитым этнографом и собирателем коллекций. И вот он решил
собрать коллекцию еврейских проклятий. Ему порекомендовали торговцев рыбой
из славного города Вильно, который входил тогда в Царство Польское, отнюдь
не был столицей Литвы и имел большое еврейское население. Ему сказали:
тамошние торговцы рыбой большие в этом деле умельцы. Ан-ский отправился
в Вильно, пошел на рынок и выбрал торговку, весь облик которой говорил:
эта может, о, еще как может! Ан-ский подошел к даме, и она подтвердила,
что проблем с проклятьями у нее нет. Тогда он сунул ей пятерку, достал
записную книжку (магнитофонов тогда еще не изобрели) и приготовился записывать
народную мудрость. И тут произошла неувязка. Пять рублей в те времена
были большими деньгами, и торговка при виде их просто обалдела и лишилась
дара речи, чего с ней за всю жизнь еще не случаюсь. Язык у нее присох
к гортани, и бедная женщина не могла вымолвить ни единого слова. Ан-ский
терпеливо ждал, и, не дождавшись, вырвал у нее из руки деньги. Он был
разочарован. Увидев, что денежки уплывают, торговка пришла в себя, и счастливый
этнограф с лихвой получил то. что хотел: он едва успевал записывать.
— Женщина из народа вряд ли блюла чистоту жанра: надо полагать, она
мешала ругательства с проклятьями.
— Я тоже так думаю, но, вообще говоря, они могут прекрасно существовать
и отдельно.
— Рыбная дама выражалась, однако, на идише.
 —
Конечно, но проклятий хватает и на иврите — язык для этого куда лучше
приспособлен, чем для ругательств: ведь для проклятий грубые слова, дефицитные
в классическом иврите, вовсе не являются необходимыми. Можно проклясть
совершенно нейтральными словами — можно даже благословить так, чтобы это
оказалось проклятьем. Вот вам классический пример: пусть к имени твоему
прибавится «благословенна память его». На иврите это такое словесное клише
при упоминании покойников.
— Стало быть: что б ты сдох! Но только изящно.
— Я же говорю: без грубости. Вообще-то в каждом языке больше возможностей
для проклятий, нежели для благословений. Язык выражает наше самоощущение:
быть здоровым — одно состояние, быть больным — двадцать томов медицинской
литературы.
— Лев Толстой говорил, что все счастливые семьи счастливы одинаково,
все несчастные — несчастливы по-своему.
— Вот-вот, болеть можно очень разнообразно: у одного зубы, у другого —
геморрой.
— У третьего душа болит.
— Душа болит — это русское хобби.
— Вы так считаете?
— А как же! Русская литература полна меланхолии, тоски и депрессии.
— Русская литература — это хорошая отдельная тема; может быть, о ней
как-нибудь в другой раз, а сейчас давайте, с вашего позволения, вернемся
в русло проклятий. Ведь в отличие от ругательств этого добра в Библии,
кажется, хватает.
— Да, уж этого хватает. В Торе есть большой фрагмент, полностью состоящий
из проклятий за неисполнение заповедей**.
— Я помню: это очень впечатляющий текст — такая мрачная библейская поэзия.
Может быть, имело бы смысл хотя бы немного в качестве иллюстрации процитировать.
— Нет уж, проклятья давайте цитировать не будем. Если кто из ваших читателей
захочет, сам прочтет. Слово — это серьезная вещь, есть слова, которые
не следует использовать легкомысленно.
— Проклятья, о которых идет речь, — это проклятья Всевышнего. У них,
помимо мощи, есть какая-то специфика?
— Они носят условный характер. Во фрагменте, который я упомянул, говорится,
что случится с еврейским народом, если он будет вести себя неправильно.
Это предостережение, и оно в конечном итоге проникнуто заботой. А в том
случае, когда проклинает человек, — это просто выплеск зла. С проклятьем
из человека в мир выходит то плохое, что он в себе накопил. Есть такие
вещи, которые человеку очень хотелось бы сделать и он бы это непременно
сделал, если бы только не боялся полиции. Полиция мешает, она устанавливает
ограничения.
— О если бы ей всегда это удавалось! Но, с другой стороны, это все-таки
внешние ограничения.
— Это верно, но есть люди, для которых внутренних ограничений просто не
существует. А ведь сказать-то можно все, что вздумается, особенно полиции
не боясь; можно проклясть близких и далеких, живых и мертвых, сильных
и слабых — одним словом, весь мир. Это и есть выражение зла в чистом виде.
Тора относится к этому очень серьезно. Есть общий запрет на проклятья:
нельзя в принципе проклинать человека. Есть запреты и на конкретные проклятья.
Сказано, например, что проклинающий родителей заслуживает смерти.
— Единая Европа этого бы не одобрила.
— Это ее право. Но мы исходим из того, что человеку полезно знать, как
оцениваются его действия, даже нематериальные действия, и чего они заслуживают.
Запрещается проклинать царя и проклинать глухого. Это как бы два полюса,
между которыми располагается все поле проклятий. Царь слышит все — глухой
вообще ничего не слышит, он даже и не обидится. Но это не имеет ровно
никакого значения. Проблема не в нем — проблема в проклинающем.
* Ан-ский — псевдоним Семена Раппопорта (1863 —1920). Помимо того,
что сказано о нем в тексте, он был еще прозаиком, поэтом, историком, депутатом
Учредительного собрания. Уже после смерти Ан-ского вышло его 15-томное
собрание сочинений.
** Дварим (Второзаконие) (28.15:69).
|
