Даже когда Всевышний в ответ на наше обращение хранит молчание,
у нас есть уверенность, что Он слышит нас

Раввин Иосеф-Дов Соловейчик

Хотя мы и просим: «Прими нашу молитву со снисхождением и милостью» и надеемся, что она будет принята, основная движущая сила молитвы направлена все-таки не на это. Молясь, мы не столько стремимся к удовлетворению какой-то конкретной своей просьбы, сколько стремимся войти в тесный контакт со Всевышним.

Для нас непостижимо, почему одни молитвы бывают услышаны, а другие — нет. Но даже в том случае, когда наши желания не выполняются, когда Всевышний в ответ на наше обращение хранит молчание, — мы ощущаем уверенность, что Он слышит нас. Когда мы молимся, Всевышний возникает из своего трансцендентного далека, бесконечное и конечное встречаются, перебрасывается мост через глубочайшую пропасть.

Существует немаловажное расхождение во мнениях между Маймонидом и Нахманидом* по поводу молитвы. Если Маймонид считает, что она предписана Торой, то Нахманид настаивает, что обязанность молитвы следует не из Торы, а из раввинистических предписаний. По мнению Нахманида, в Торе говорится о молитве не как об обязанности, но как о привилегии: «Создатель, благословен Он, слышит нас и отвечает нам всякий раз, когда мы взываем к нему — и это проявление его милости». Тем не менее и Нахманид признает, что существуют ситуации, когда заповедь молитвы исходит все-таки непосредственно из предписаний Торы. Это времена великих потрясений. «Когда община сталкивается с каким-нибудь грозным бедствием, заповедь для нас — взывать к Всевышнему и трубить в шофар, ибо в тяжкие времена заповедь обязывает укреплять веру в то, что Всевышний слышит наши молитвы и спасает от бедствий, когда мы обращаемся к нему».

Однако в более широком контексте точки зрения Маймонида и Нахманида не противоречат друг другу. И тот, и другой считают, что молитва осмысленна лишь тогда, когда она возникает из ощущения беды. Маймонид воспринимает саму повседневную жизнь как постоянную экзистенциальную борьбу с несчастьями, вызывающими у восприимчивого человека чувство отчаяния, бессмысленности жизни и абсурдности происходящего. Это устойчивое и постоянное переживание. Речь идет не о давлении внешних обстоятельств, а о том, что человек в принципе чувствует себя безнадежно запутавшимся в огромной безличной Вселенной, одиноким, подавленным, без малейшей надежды на спасение. Восклицание псалмопевца: «Из тесноты воззвал» — относится в большей степени к внутреннему состоянию подавленности и безысходности, нежели к внешним обстоятельствам. Именно из этого ощущения поражения и возникает молитва. В условиях комфорта и защищенности молитва становится парадоксом. Истинная молитва проистекает из одиночества, беспомощности и чувства зависимости. Разумеется, при этом молящийся может испытывать и совершенно иные эмоции: радость, печаль, благодарность, покорность, робость, но превалирующее чувство — все-таки чувство зависимости.

Нахманид полагает, что кризис вызывается внешними обстоятельствами и возникает независимо от самого человека. Несчастье приходит откуда-то извне и, как правило, обрушивается совершенно неожиданно. Бедственное положение легко заметить невооруженным взглядом; мы видим его, ощущаем его угрозы и последствия, нас преследует беспокойство и душевная боль. Для того чтобы почувствовать этот кризис не требуется ни рефлексии, ни склонности к самоанализу — даже для самого прямолинейного человека этот кризис не пройдет незамеченным. Несчастье налетает, как ураган. Библейское предостережение со всеми его угрозами самых страшных наказаний в случае нарушения Израилем данной им клятвы относится как раз к кризисам такого рода. Между тем Маймонид имеет в виду внутренний, личностный, скрытый и неопределенный кризис, который не так просто заметить. Он различим только для думающего и чуткого человека, сознательно стремящегося настроиться на соответствующую волну. Внутренний кризис можно избежать, отвести в сторону — многие именно так и делают. Однако подлинно глубокие люди принимают его с готовностью. Совершенно очевидно, что глубинный кризис неразрешим: это экзистенциальная реальность, непременное условие человеческого существования. Чем более чуток и глубок человек, тем сильнее выражен кризис. Он коренится в самой сути человека, в его метафизических корнях и не зависит от социальных, политических и экономических обстоятельств. Что происходит в молитве? Человек взбирается в гору, навстречу Всевышнему — Всевышний спускается к нему с вершины. Две руки смыкаются, человек чувствует рукопожатие, и экзистенциальная обеспокоенность и неудовлетворенность отступают. В этом отношении молитва уникальна среди всех наших переживаний.

Раввин Йосеф-Дов Соловейчик (1903, Пружаны Гродненской области — 1993, Бостон, США) — один из лидеров ортодоксального еврейства США. Специфическая особенность его творчества — разработка и изложение идей классического ортодоксального иудаизма в терминах современной философии. Предлагаемый читателям текст представляет собой газетный вариант статьи «Молитва как диалог».

* Маймонид (или Ромбам) (1135— 1204), Нахманид (или Рамбан) (1194— 1270) — выдающиеся еврейские мыслители.

Каждую неделю в синагоге читается определенная часть Торы, называемая недельным разделом. За год полностью прочитывается вся Тора. Каждый недельный раздел имеет название, совпадающее с первыми ключевыми словами первой фразы раздела (в частности, это может быть и одно слово).
Если в явном виде не указано иное, все ссылки в первом комментарии даются на книгу Дварим (Второзаконие), в последнем — на книгу Берешит (Бытие).
Рядом с названием недельного раздела указана соответствующая ему неделя (даты): быть может, читателю захочется прочесть недельный раздел и поразмыслить над ним именно тогда, когда это делают религиозные евреи во всем мире.
Понятно, что газетные возможности крайне сужены. Дать хоть сколько-нибудь систематический комментарий даже к небольшому отрывку — невозможно. Поэтому фрагменты еврейских классических комментариев в изложении Цви Одессера следует рассматривать лишь как указание на многогранность текста Торы и приглашение к пристальному чтению.

ХАЕЙ САРА (ЖИЗНЬ САРЫ) (23.1—25.18)
И длилась жизнь Сары сто лет, и двадцать лет, и семь лет...

Тора вовсе не изобилует описанием повседневных ситуаций. Земельная сделка Авраама с жителями Хеврона (он покупает пещеру Махпела и окружающее ее поле, чтобы похоронить там свою умершую жену Сару) — как раз из такого рода исключений. Почему? Неужели этот эпизод столь важен? Есть три наиболее почитаемых места в Стране Израиля, о которых известно, что они были куплены евреями в самой глубокой древности: наряду с Махпелой это Храмовая гора в Иерусалиме и могила Иосефа (Иосифа) в Шхеме (Сихеме) (город, находящийся сейчас в Палестинской автономии, арабы называют его Наблус). Тора подчеркивает, что они были именно куплены и потому принадлежат евреям не только по воле Всевышнего, но и по обычному человеческому праву. Мало того, что Авраам заплатил за землю деньги, — ему пришлось долго уговаривать хевронских жителей и даже дважды им поклониться (23.7; 23.12). Они настаивали, чтобы Авраам принял землю в дар, — он отвергает их предложение как совершенно неприемлемое. Эта деталь тем более интересна, что к моменту сделки в Хевроне Всевышний неоднократно обещал весь Ханаан Аврааму и его потомкам, так что у Авраама имелись все основания считать эту землю потенциально своей. Бьющее в глаза противоречие между обещанным и реальностью, надо полагать, было для Авраама большим внутренним испытанием. Участок, где была похоронена Сара, стал первым земельным приобретением евреев в стране, которая впоследствии будет названа Страной Израиля, — Сара легла в еврейскую землю. Порой, чтобы увидеть исполнение пророчеств, недостаточно не только одной человеческой жизни, но и жизни многих поколений.


ТОЛДОТ (РОДОСЛОВИЕ) (25.19 —28.9)
Вот родословие Ицхака...

Эсав (Исав) — первенец Ицхака (Исаака) и Ривки (Ревекки) — имеет, казалось бы, все права на первородство. Однако он не только будет лишен своих прав, но и вообще окажется вне еврейского народа. Более того, впоследствии он превратится в архетип враждебных евреям народов и культур. И это несмотря на то, что Эсава и его отца Ицхака связывали узы любви.
История «отбраковки» Эсава в существенных чертах повторяет историю Ишмаэля (Измаила) — первенца Авраама. И Ишмаэль, и Эсав несут в себе разрушительную энергию, которая не должна попасть в еврейское русло. Если Письменная Тора достаточно глухо говорит об их отрицательных чертах, то Устная Тора сообщает массу красочных подробностей, которые должны наглядно продемонстрировать, почему номинальные первенцы остались вне избрания.
Устная Тора подчеркивает, что и Ицхак, и Яаков (Иаков) не просто наследуют и развивают лучшие качества своих родителей, но привносят в них нечто новое и глубоко индивидуальное. Зерно еврейского народа уже содержит те «гены», которые позволят евреям на протяжении тысячелетий не «выдохнуться», не сойти с исторической дистанции, но сохранить уникальную способность к постоянному обновлению.

ВАЕЦЕ (И ВЫШЕЛ) (28.10 — 32.3)
И вышел Яаков из Беершевы...

Когда родился Йосеф (Иосиф), Яаков обратился к своему тестю Лавану: «Отпусти меня, и я пойду... в страну мою» (30.25). За те два с лишним десятка лет, что Яаков работал у Лавана, у него родилось много детей. Почему же он обратился к тестю с просьбой отпустить его на родину лишь после рождения одиннадцатого сына? Почему он не сделал этого раньше? Этот вопрос полностью остается в силе даже с учетом того, что Яакову пришлось 14 лет работать в качестве выкупа за двух своих жен. Ответ прост: Йосеф был первым ребенком, которого родила Ра-хель (Рахиль), остававшаяся долгое время бездетной. Бездетность женщины рассматривалось в те времена как позор. Страдания Рахели усугублялись тем, что дом был полон детей, рожденных Яакову ее сестрой и наложницами. Поэтому понятно, что после рождения ребенка Рахель благодарит Всевышнего за избавление от позора (30.23). Будучи бездетной, она, конечно же, боялась предстать перед родителями мужа, но Яаков и не хотел ставить любимую женщину в мучительную для нее ситуацию. Теперь, когда проблема счастливо разрешилась, он понимает, что пришла пора возвращаться.

После того, как выяснилось, что Рахель способна рожать, она могла бы просить Всевышнего о многодетности, которая в общественном сознании была тогда очевидным проявлением благословения свыше, но она лишь смиренно надеется родить в будущем еще одного сына (30.24). Так и случилось, но ей пришлось заплатить за это счастье своей жизнью: Рахель умирает при родах второго своего ребенка — Биньямина (Вениамина) (35.16-19). «И стало у Яакова двенадцать сыновей» (35.22) — этими словами Писание словно подводит итог, говоря о рождении последнего из сыновей патриарха.

ВАИШЛАХ (И ПОСЛАЛ) (32.4 — 36.43)
И послал Яаков пред собою посланцев...
«И остался Яаков один. И боролся с ним некто до восхода зари, и увидев, что не одолевает, ударил Яакова по бедру и вывихнул ему бедро» (32.25-26).

«И остался Яаков один». В этих словах комментаторы усматривают не только описание конкретной жизненной ситуации одного из праотцев, но и пророчество о судьбе евреев в истории. О том же самом, но как бы «с другого берега» с предельной недоброжелательной остротой говорит Билам (Валаам): «Вот народ, который живет отдельно и между народами не числится» (Бемидбар (Числа) 23.9).

Билам, желая проклясть Израиль, в конечном счете, против своей воли, благословляет его. Эта ситуация в значительной мере повторяет то, чем кончилась борьба Яакова: «некто» — таинственный противник, в котором еврейская традиция видит враждебного ангела (ангела Эсава), вынужден благословить его. Ночная схватка становится последним препятствием, которое Яаков должен преодолеть, возвращаясь в страну, обещанную ему и его потомкам Всевышним, Он пересекает границу хромым — последствие недавнего поединка. Однако родная земля целительна: «И пришел Яаков целым в город Шхем» (33.18). Обычно переводят «пришел ... благополучно». Но непосредственный смысл стоящего в оригинале слова «шалем» — именно «целый». Это означает, что Яаков, в конечном счете, оправился от причиненного ему «вывиха» и избавился от «хромоты» — наглядного выражения увечий, приобретенных в галуте (изгнании).

ДЕНЬГИ — ЭТО ЛЕСТНИЦА
Подниматься по ней или спускаться — решает сам человек

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— В прошлый раз мы с вами говорили о первой женщине, а в ее лице и о женщинах вообще. Само собой, женщины — это всегда и всем интересно.

— Вы так считаете?

— Ну конечно, я так считаю. Но, должен вам сказать, в нынешней России есть тема, волнующая умы и сердца посильнее женщин.

— И какая же?

— Разумеется, деньги! Ясное дело, деньги!

— Если вы правы, это признак старения общества: в юности обычно волнуют женщины, в старости — деньги.

— А как вы относитесь к популярной идее об особой интимной связи евреев с деньгами?

— Вот вы только что сказали, что в той иерархии ценностей, которая сложилась сейчас в России, деньги стоят выше женщин. Об Израиле я бы этого не сказал. Но вообще, конечно, особая связь между евреями и деньгами существует. Не знаю, можно ли назвать ее интимной, — это вопрос определения.

Но я хотел бы обратить ваше внимание, что в течение огромного периода еврейской истории — вплоть до середины первого тысячелетия н.э. — деньги не играли в жизни еврейского народа какой-то особенной роли. Евреи были народом не купцов и финансистов, но преимущественно крестьян и воинов.

Затем ситуация резко изменилась: христианские и мусульманские власти запретили евреям заниматься этими и многими другими занятиями. Евреи были социально востребованы в христианском мире именно и только в качестве людей, у которых есть деньги. Это, разумеется, вовсе не значит, что евреи ничем другим не занимались, но в определенном смысле деньги были еврейской социальной нишей.

В Средние века Церковь запрещала ссу-жение денег под проценты. Однако христианское общество в деньгах нуждалось, и вот, пожалуйста, евреи были готовы заняться этим в высшей степени постыдным (с точки зрения христиан), но общественно совершенно необходимым ремеслом. И эта ниша, эта функция в значительной мере формировала отношение к евреям: все мы любим людей, которые в трудную минуту готовы дать нам деньги, но не испытываем никаких теплых чувств к тем, кто требует возврата долга. Между тем роман с евреями всегда начинался первым и кончался вторым. Тут возникает один занимательный парадокс: иметь деньги — вовсе не обязательно означает быть богатым.

— То есть как это?

— Я вам расскажу байку про одного владельца лавочки в местечке. Он приехал в город, увидел большой магазин и от всей души пожалел его владельца.

— Почему?

— «Если у меня в моей маленькой лавочке столько долгов, — сказал он, — сколько же их должно быть у хозяина большого магазина?». Я думаю, этот сюжет хорошо известен многим нынешним российским бизнесменам.

Возвращаясь к парадоксу. Русский царь был много богаче Ротшильда, но, тем не менее, денег у Ротшильда было больше. Царю принадлежала гигантская недвижимость, но она сама по себе не порождала денег. Царский дворец не порождал денег — напротив, он их постоянно требовал. Между тем деньги Ротшильда порождали новые деньги.

Это верх социальной лестницы. Но структурно та же самая ситуация была и в самом низу. Еврей, который занимался посредничеством в деревнях, на самом деле был беднее русского крестьяна, но у него имелись деньги, которых у крестьянина не водилось. Зато у крестьянина были земля и корова, которых не было у еврея.

— До отмены крепостного права у крестьянина не было своей земли.

— Тем не менее он с нее кормился. И вот тот факт, что у евреев деньги были, порождал миф о каком-то их неимоверном богатстве. Между тем большинство евреев жило в ужасной нищете. Это отмечали все, кто описывал еврейский быт. Я вообще не думаю, что евреи были когда-нибудь богаче других народов. То же самое справедливо и сегодня. Вот, например, в США недавно проводились исследования, в результате которых выяснилось, что самые богатые люди там вовсе не евреи, а индийцы.

— Я хочу вернуться к началу нашего разговора, в котором оказались сведены женщины и деньги. Занятно, что в Талмуде есть раздел «Женщины», но нет раздела «Деньги».

— Вообще-то обсуждение различных вопросов, связанных с деньгами, занимает в Талмуде довольно большое место. Но вы совершенно правы: деньги не рассматриваются там как отдельная тема. Женщины — тема, а деньги — нет. Во взгляде на женщин и на деньги есть принципиальная разница. Ее можно проиллюстрировать двумя вопросами: « Как вы относитесь к женщине?» и «Что вы собираетесь делать с деньгами?».

— Некоторые ставят эти вопросы с точностью до наоборот.

— Человек свободен в своем отношении к миру. Разумеется, можно относиться к женщине, как к деньгам, а к деньгам, как к женщине. Можно и так. На мой взгляд, это свидетельство определенного душевного нездоровья. Мне не хотелось бы давать религиозную или моральную оценку, но прагматически это все-таки ужасное сужение и обеднение жизни.

— Вы не хотите давать религиозную оценку, но я тем не менее напоследок все же спрошу: что такое деньги с религиозной точки зрения?

— Просто инструмент. Как, например, нож. Ножом можно выстругать палочку, отрезать ломоть хлеба или сделать хирургическую операцию. Но ножом можно и зарезать человека.

В еврейской традиции есть метод анализа текста через числовые значения букв — он на много веков опередил применение схожей идеи в компьютерной технике. Совпадения числовых значений слов интерпретируется в рамках этого метода как родственность содержания. Так вот, уже давно обратили внимание, что числовые значения слов «мамонна» (что в переводе с арамейского означает «богатство») и «лестница» совпадают.

— Ну и что из этого следует?

— Деньги — это лестница. Подниматься по ней или спускаться — решает сам человек.

Неутомимый раввин Адин Штейнзальц, кажется, задавшийся целью посетить все города и веси на необъятном постсоветском пространстве, где можно встретить хотя бы одного еврея, совершил недавно поездку по еврейским местам Украины. Начав с Киева, он за короткое время объехал Винницу, Шаргород, Меджибож, Хмельницкий (в прошлом Проскуров), Анополь, Славуту, Бердичев, Житомир, Умань.

Некогда славные своими общинами и цаддиками, многажды помянутые в хасидских рассказах, средоточие яркой, напряженной и многообразной еврейской жизни, они, увы, доживают свой еврейский век. Все идет к тому, что через одно-два поколения о евреях здесь будут говорить лишь в прошедшем времени. В Меджибоже — когда-то одном из самых значительных еврейских культурных центров Восточной Европы — живет сегодня всего лишь одна еврейская семья. После кровавой жатвы Хмельницкого евреи исчезли из этих мест, спаслись единицы, однако воля к национальной жизни совершила чудо: спустя век еврейская жизнь здесь не только полностью возродилась, но и достигла одной из своих вершин — здесь возникает, развивается и отливается в устойчивые культурные формы хасидизм. Выступая перед еврейской общиной города, носящего ныне имя Хмельницкого — палача евреев Украины, — Адин Штейнзальц говорил о чуде восстановления еврейской жизни как об исторической модели, как о возможности, которая может быть реализована и сегодня. Евреи слушали и скептически качали седыми головами. Какие испытания обрушились на них в XX веке! Погромы 18 года, подавление национально-религиозной жизни в советские времена, уничтожение во время немецкой оккупации. И все же решающими, как всегда, оказываются не внешние факторы, как бы ужасны они ни были, — все решает наличие или отсутствие национальной воли. На ужине, данном в честь Адина Штейнзальца в Хмельницком после его выступления в синагоге, глава местной еврейской общины поднял неожиданный тост: за репатриацию — по его мнению, еврейская жизнь может быть продолжена, но только уже не на этих широтах. Этот одновременно скептический и в то же время прагматический взгляд с совершенно очевидными практическими следствиями «здесь»: готовить людей к репатриации и в то же время дать возможность вести еврейскую жизнь тем евреям, которые хотят этого, приобщить хоть в какой-то мере к еврейской традиции тех, для кого это важно, создать хоть какой-то национальный комфорт и обеспечить хотя бы минимальную социальную поддержку тем, кто хочет дожить свою жизнь там, где родился. Речь в сущности шла о том, как достойно завершить здесь последний акт еврейской жизни.

Что касается Адина Штейнзальца, то он принципиально не говорит о дилемме «ехать — не ехать». Для него важно было побудить своих слушателей к возвращению к собственному еврейству, которое неотделимо для него от иудаизма, — на каких широтах они будут (или не будут) это делать, — вопрос, с его точки зрения, не первостепенный.

Адин Штейнзальц и сопровождавшие его активисты еврейских общин СНГ, объединенные программой «Хаверим», ехали по хасидским местам Украины. Раввин молился в синагогах и на кладбищах — у могил цаддиков.

В этих местах сохранились еще надгробные плиты с уникальной резьбой местного еврейского барокко: торжественность погребальных надписей и — рядом с жестом благословения коэнов и стилизованными скрижалями — растительный орнамент и львы, единороги, зайцы, двуглавые орлы, никакого, впрочем, отношения к символике Российской империи не имеющие. Могильные памятники, несущие на себе образ радостного приятия жизни, в которой материальное и духовное неразрывно связано. Древнейшее из сохранившихся надгробий в Меджибоже датируется 1555 годом.

Знак времени: много могил — и всего одна еврейская семья в городе. В Меджибоже похоронен основатель хасидского движения Бааль Шем Тов, его ученики, его внуки, рабби Авраам Иегошуа Гешель из Апти. В Анополе — рабби Зуся. В Умани — рабби Нахман Брацлавский, чья могила стала традиционным местом паломничества, все более массового. Все это знаменитые, овеянные легендами имена. Путешествуя на автобусе по тем дорогам, где ходили некогда эти славные люди, глядя на пейзаж, мало с тех пор изменившийся, Адин Штейнзальц обсуждал и комментировал изречения, записанные их учениками.

Украинский вояж Адина Штейнзальца завершился в Киеве, где он провел субботу в обществе «хаверим» и участников другой масштабной его программы «Ламед», осуществляемой при поддержке фонда имени Л.А.Пинкуса, объединяющей преподавателей еврейской традиции. Раввин комментировал Талмуд и отвечал на многочисленные, как всегда, вопросы.

Один из обсуждаемых во время поездки текстов принадлежит рабби Аврааму Иегошуа Гешелю из Апти — тому самому, что похоронен а Меджибоже рядом с Бааль Шем Товом. Комментируемый фрагмент содержит инвективу против тех, кто занят духовным самосовершенствованием, напрочь отгородившись от мира. Авраам Иегошуа Гешель называет это «нечестием перед самим собой». «Всякий человек, — говорит он, — сотворен для того, чтобы что-то в мире исправить». Мир нуждается в человеке, равно как и человек нуждается в мире: «ведь только при общении с людьми можно исправить дурное, совершить то, ради чего человек создан». Адин Штейнзальц — ученый с мировым именем. Он мог бы спокойно сидеть в своем тихом кабинете на неприметной иерусалимской улочке, занимаясь талмудическими штудиями. Но вот он летит за тысячи километров, переезжает с места на место, встречается с уймой разных людей, зачастую бесконечно далеких от того, чему он посвятил свою жизнь. Как сказать им слово, которое могло бы их затронуть? Как ответить им — живущим в совершенно ином культурном мире, отрезанным от своих религиозных корней, — чтобы ответ был правильно понят? Как пробудить от национальной и духовной спячки? Как побудить сделать шаг вперед в направлении их собственного и зачастую плохо осознаваемого еврейства? Как наконец помочь тем, кто уже идет по этому пути?

Все эти вопросы постоянно встают перед Адином Штейнзальцем, и каждый раз на них надо отвечать по-новому. Что ж, он сам выбрал это, и в определенном смысле вся его кочевая жизнь: встречи, пресс-конференции, лекции, бесконечные переезды, странные гостиницы, где нет не только горячей, но и холодной воды, — все это смотрится развернутым и глубоко индивидуальным комментарием к тексту Авраама Иегошуа Гешеля.

Михаил Горелик

ПРИ ПОДДЕРЖКЕ ФОНДА ПИНКУСА
ПО РАЗВИТИЮ ЕВРЕЙСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ В ДИАСПОРЕ, ИЗРАИЛЬ

ПРИ ПОДДЕРЖКЕ ФОНДА ПИНКУСА
ПО РАЗВИТИЮ ЕВРЕЙСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ В ДИАСПОРЕ, ИЗРАИЛЬ