МОЛИТВА
Даже когда Всевышний в ответ на наше обращение
хранит молчание,
у нас есть уверенность, что Он слышит нас
Раввин Иосеф-Дов Соловейчик
Хотя мы и просим: «Прими нашу молитву со снисхождением и милостью» и
надеемся, что она будет принята, основная движущая сила молитвы направлена
все-таки не на это. Молясь, мы не столько стремимся к удовлетворению какой-то
конкретной своей просьбы, сколько стремимся войти в тесный контакт со
Всевышним.
Для нас непостижимо, почему одни молитвы бывают услышаны, а другие — нет.
Но даже в том случае, когда наши желания не выполняются, когда Всевышний
в ответ на наше обращение хранит молчание, — мы ощущаем уверенность, что
Он слышит нас. Когда мы молимся, Всевышний возникает из своего трансцендентного
далека, бесконечное и конечное встречаются, перебрасывается мост через
глубочайшую пропасть.
Существует
немаловажное расхождение во мнениях между Маймонидом и Нахманидом* по
поводу молитвы. Если Маймонид считает, что она предписана Торой, то Нахманид
настаивает, что обязанность молитвы следует не из Торы, а из раввинистических
предписаний. По мнению Нахманида, в Торе говорится о молитве не как об
обязанности, но как о привилегии: «Создатель, благословен Он, слышит нас
и отвечает нам всякий раз, когда мы взываем к нему — и это проявление
его милости». Тем не менее и Нахманид признает, что существуют ситуации,
когда заповедь молитвы исходит все-таки непосредственно из предписаний
Торы. Это времена великих потрясений. «Когда община сталкивается с каким-нибудь
грозным бедствием, заповедь для нас — взывать к Всевышнему и трубить в
шофар, ибо в тяжкие времена заповедь обязывает укреплять веру в то, что
Всевышний слышит наши молитвы и спасает от бедствий, когда мы обращаемся
к нему».
Однако в более широком контексте точки зрения Маймонида и Нахманида не
противоречат друг другу. И тот, и другой считают, что молитва осмысленна
лишь тогда, когда она возникает из ощущения беды. Маймонид воспринимает
саму повседневную жизнь как постоянную экзистенциальную борьбу с несчастьями,
вызывающими у восприимчивого человека чувство отчаяния, бессмысленности
жизни и абсурдности происходящего. Это устойчивое и постоянное переживание.
Речь идет не о давлении внешних обстоятельств, а о том, что человек в
принципе чувствует себя безнадежно запутавшимся в огромной безличной Вселенной,
одиноким, подавленным, без малейшей надежды на спасение. Восклицание псалмопевца:
«Из тесноты воззвал» — относится в большей степени к внутреннему состоянию
подавленности и безысходности, нежели к внешним обстоятельствам. Именно
из этого ощущения поражения и возникает молитва. В условиях комфорта и
защищенности молитва становится парадоксом. Истинная молитва проистекает
из одиночества, беспомощности и чувства зависимости. Разумеется, при этом
молящийся может испытывать и совершенно иные эмоции: радость, печаль,
благодарность, покорность, робость, но превалирующее чувство — все-таки
чувство зависимости.
Нахманид полагает, что кризис вызывается внешними обстоятельствами и возникает
независимо от самого человека. Несчастье приходит откуда-то извне и, как
правило, обрушивается совершенно неожиданно. Бедственное положение легко
заметить невооруженным взглядом; мы видим его, ощущаем его угрозы и последствия,
нас преследует беспокойство и душевная боль. Для того чтобы почувствовать
этот кризис не требуется ни рефлексии, ни склонности к самоанализу — даже
для самого прямолинейного человека этот кризис не пройдет незамеченным.
Несчастье налетает, как ураган. Библейское предостережение со всеми его
угрозами самых страшных наказаний в случае нарушения Израилем данной им
клятвы относится как раз к кризисам такого рода. Между тем Маймонид имеет
в виду внутренний, личностный, скрытый и неопределенный кризис, который
не так просто заметить. Он различим только для думающего и чуткого человека,
сознательно стремящегося настроиться на соответствующую волну. Внутренний
кризис можно избежать, отвести в сторону — многие именно так и делают.
Однако подлинно глубокие люди принимают его с готовностью. Совершенно
очевидно, что глубинный кризис неразрешим: это экзистенциальная реальность,
непременное условие человеческого существования. Чем более чуток и глубок
человек, тем сильнее выражен кризис. Он коренится в самой сути человека,
в его метафизических корнях и не зависит от социальных, политических и
экономических обстоятельств. Что происходит в молитве? Человек взбирается
в гору, навстречу Всевышнему — Всевышний спускается к нему с вершины.
Две руки смыкаются, человек чувствует рукопожатие, и экзистенциальная
обеспокоенность и неудовлетворенность отступают. В этом отношении молитва
уникальна среди всех наших переживаний.
Раввин Йосеф-Дов Соловейчик
(1903, Пружаны Гродненской области — 1993, Бостон, США) — один из лидеров
ортодоксального еврейства США. Специфическая особенность его творчества
— разработка и изложение идей классического ортодоксального иудаизма в
терминах современной философии. Предлагаемый читателям текст представляет
собой газетный вариант статьи «Молитва как диалог».
* Маймонид (или Ромбам) (1135— 1204), Нахманид (или Рамбан) (1194—
1270) — выдающиеся еврейские мыслители.
В молитве Шма («Слушай, Израиль»)
содержится призыв Торы любить Всевышнего, «служа Ему всем сердцем».
«Служить всем сердцем» — что это значит? Талмуд отвечает: служить молитвой.
Давид Палант
Одна
из самых трудных для исполнения заповедей иудаизма — несомненно, молитва.
Казалось бы, что может быть проще, чем несколько раз в день прочитать
текст по книжке и тем самым выполнить заповедь? Однако каждый молящийся
знает, что это совсем не так, что главная сложность в молитве — тяжело
достигаемая внутренняя сосредоточенность. По словам наших мудрецов, «молитва
без сосредоточенности — как тело без души». Чтобы достойно исполнить заповедь,
человек должен мобилизовать все свои душевные силы и достичь состояния,
при котором слова, написанные для всех, с максимальной искренностью выражают
его собственные переживания. В молитве Шма («Слушай, Израиль») содержится
призыв Торы любить Всевышнего, «служа Ему всем сердцем». «Служить всем
сердцем» — что это значит? Талмуд отвечает: это значит — служить молитвой.
Конечно, так молиться чрезвычайно трудно. ведь молитва заключена в жесткие
рамки, казалось бы, исключающие все личное и непосредственное. Можно ли
разрешить это противоречие, заложенное в самой природе формальной молитвы?
В Талмуде утверждается, что молитвы ввели в обиход праотцы еврейского
народа: Авраам — Шахарит (утреннюю молитву), Ицхак (Исаак) — Минху (дневную)
и Яаков (Иаков) — Маарив (вечернюю). С другой стороны, там же содержится
и иная версия: молитва соответствует храмовым жертвоприношениям — отсюда
высокая упорядоченность и конкретность текста и времени молитв.
Мы называем Авраама, Ицхака и Яакова «праотцами», в то время как Моше
(Моисея), получившего Тору на Синае, — «нашим учителем».
От предков человек получает наследственные свойства — как физические,
так и духовные: от учителя — знания и нормы поведения.
Наши праотцы обладали исключительными душевными свойствами, так или иначе
унаследованными всеми евреями: Тора, полученная на горе Синай, определила
наш образ жизни и мировоззрение. Молитвы праотцев дали нам потенциальную
возможность достичь чистосердечности в нашей молитве, тогда как молитвы,
соответствующие храмовым жертвоприношениям, устанавливают рамки, в которых
выражаются наши чувства и желания.
Праотцы создали духовное служение молитвой, и нам по наследству передалось
умение вести себя, подобно им. Определенные время и текст молитв создают
форму, способную ответить духовным потребностям каждого: конкретные тексты
молитв включают в себя все традиционные еврейские ценности — исторические
и философские, индивидуальные и общественные; пропуская эти тексты через
свою собственную личность, произнося их. еврей создает полноценный духовный
мир.
Строгая и упорядоченная структура молитвы требует сосредоточенности и
самоуглубления без всякой зависимости от сиюминутных прихотей и настроения.
Именно трудность в произнесении заранее установленного текста молитвы
заставляет человека относиться к ней с большей серьезностью, сочетая потребность
в индивидуальном искреннем самовыражении с обязанностью делать это в строго
определенных рамках.
Можно найти отображение этой концепции в самих словах молитвы. Часто повторяемое
в ней обращение к Всевышнему «Авину Малкену» — «Отец наш, Царь наш». С
точки зрения индивидуума как наследника наших праотцев. Всевышний — отец,
с позиции личности как составной части общества, как ученика великих наставников
нашего народа. Всевышний — наш единственный царь.
Молитва учит: веди себя так, как если бы ты был одним из праотцев, дай
волю своим спонтанным чувствам и стремлению к близости со Всевышним, проси,
благодари, исповедуйся, но — делай это каждый раз вместе со всей общиной.
И если, как бы ни было это сложно, синтез индивидуального и общего оказывается
успешен, происходит по сути объединение наследия праотцев и мудрецов,
и тогда наш Отец и Царь, если будет на то Его воля, услышит нашу молитву.
МОЛИТВА МОЖЕТ ИЗМЕНИТЬ МИР
Предлагаемая читателю статья представляет собой фрагмент обширного введения к сидуру «Врата молитвы», изданному культурно-религиозным центром для евреев из России «Маханаим» совместно с рядом других организаций, в том числе, Институтом изучения иудаизма в СНГ под руководством раввина Адина Штейнзальца.
Раввин Адин Штейнзальц
Молитва как просьба и как служение
Всякий человек в трудный час непроизвольно обращается к Высшей Силе с
просьбой о помощи и защите. Иудаизм, будучи строгим монотеизмом, требует
от человека, чтобы он в трудные минуты обращал свои просьбы непосредственно
к Всевышнему, и исключает обращение к каким бы то ни было посредникам,
которые ходатайствовали бы о нем. Стоя пред Всевышним и прося Его о поддержке,
человек осознает ту ответственность, которая лежит на нем самом. Однако
молитва — это не только просьбы. В Торе говорится о необходимости служения
Всевышнему сердцем. Рамбам разъясняет, что служение сердцем — это молитва.
Таким образом, молитва — это часть нашего служения Всевышнему, точно так
же как соблюдение Субботы или выполнение любых других заповедей. Отсюда
следует, что еврейская молитва должна быть подчинена определенным правилам,
должна находиться в рамках, установленных традицией.
Молитва за себя и